Любовь не игрушка - Страница 32

Но ведь ночь любви осталась в далеком прошлом!

Глэдис решительно выпрямилась и вызывающе принялась поправлять прическу. Но налетевший порыв ветра вырвал заколки у нее из рук и унес их в море…

10

Спустя час впереди показался остров.

– Стервик, – пояснил Мартин.

По тону его голоса Глэдис поняла: туда-то они и плывут. Теперь только быстро сужающаяся полоска синей воды отделяла «Анну» от крохотной гавани в форме полумесяца. Вместо царственных яхт у причала покачивались приземистые рыболовецкие лодки: Глэдис насчитала их с полдюжины. Небольшие побеленные домики с красными черепичными крышами притулились в тени опаленного солнцем утеса. В лазурном небе кружились чайки, их резкие крики разносились над морем.

У причала поджидал насквозь проржавевший автофургончик, усатый старик водитель напоминал древний кряжистый дуб.

Мартин обменялся с ним рукопожатиями, и Глэдис подметила: прежде чем разнять руки, мужчины долго смотрели друг другу в глаза.

Старик обернулся к молодой женщине и снял шляпу. Улыбнулся, кивнул и сказал что-то Мартину.

– Якоб говорит, что рад тебя видеть.

– Скажи Якобу, что и я ему рада.

– Он говорит, что ты прекраснее морской богини и что мне очень повезло с женой.

– Я благодарю за очаровательный комплимент. И еще скажи ему, что ты вовсе не избранник судьбы, а расчетливый тиран, который навязал мне брак при помощи шантажа и угроз.

Мартин рассмеялся.

– Этим Якоба не проймешь. Он еще помнит старые добрые времена, когда мужчина не просил, а требовал.

Старик наклонился к Мартину и прошептал что-то. Оба прыснули.

Глэдис растерянно переводила взгляд с одного на другого.

– А теперь что он сказал?

– Сказал, что у тебя холодный взгляд.

– Тогда с какой стати вы мерзко хихикаете?

– Якоб говорит, что в его деревне есть пословица: женщина, холодная днем, ночью пышет жаром.

Глэдис густо покраснела.

– Просто удивительно, какие глупости болтают в деревнях!

– Так ли, моя нежная женушка?

Но тут снова заговорил Якоб, и Глэдис возвела глаза к небу.

– А теперь что?

– Ему кажется, что в глазах твоих не только холод, – тихо произнес он. – Он говорит, ты выглядишь подавленной и несчастной.

– Какой умница этот Якоб!

– Он говорит, что мой долг – сделать тебя счастливой.

– Ты сказал ему, что лучший способ меня осчастливить – это оставить в покое?

Мартин сделал шаг, предостерегающе улыбнулся, и, не успела молодая женщина отстраниться, как их губы слились.

– Целовать меня, чтобы произвести впечатление на старика – что за глупость! – бросила Глэдис, переводя дух.

Голос ее звучал ровно, а учащенный пульс – лишь следствие усталости и жары, уверяла себя она. В ответ Мартин снова поцеловал ее, ласково и нежно, как на злополучной свадьбе, когда невеста попыталась сказать «нет».

– Я целую тебя потому, что мне так хочется, – очень тихо пояснил он, а затем отошел в сторону и принялся помогать Якобу с погрузкой багажа. А Глэдис все стояла на месте, стараясь унять неистовое биение сердца.

Узкая накатанная дорога вилась среди утесов, через дубовые рощи, сосняки, между выступами серых скал. Позади остались уютные домики. По мере того как путешественники поднимались выше, жилые постройки встречались все реже и со временем исчезли совсем, если не считать одной пастушьей хижины.

Дорога сузилась, казалось, что она так и оборвется среди облаков. И тут впереди возник дом. Сложенный из белого камня и крытый красной черепицей, он возвышался на каменистом мысу, что выдавался далеко в море.

И дом и пейзаж казались исполнены такой своеобразной дикой красоты, что Глэдис тотчас же поняла: перед ней жилище Мартина.

Якоб заглушил двигатель. В машине воцарилось гробовое молчание, тишину нарушал только отдаленный шум прибоя. Минуту спустя мужчины выбрались из фургончика, заговорили, и Мартин покачал головой. Старик раздраженно пробормотал что-то себе под нос, махнул гостье шляпой и проворно зашагал к дому.

– В чем дело?

Мартин вздохнул.

– Ему уже под девяносто, а то и больше. Вообще-то он скрывает свой возраст. – Фагерст помог Глэдис вылезти из машины. – Все молодого из себя строит! Хотел отнести багаж в дом. А я ему запретил, старому дурню.

– И велел ему прислать кого-нибудь из дома?

– В доме никого больше нет, только Хильда.

– Хильда?

– Моя экономка. – Мартин извлек из фургончика чемоданы и поставил их на траву. Под тканью футболки так и перекатывались мускулы. – А что, по-твоему, я сам не справлюсь?

Глэдис тут же вспомнила Кевина Ханта и состоящий при нем штат прислуги. На ее памяти Кевин никогда не носил ничего тяжелее кейса, а порою и его доверял лакею.

– Ну? – отрывисто спросил Мартин. – Как тебе дом? Вытерпишь в нем неделю наедине со мной?

Неделю? Наедине с Фагерстом? Если он задумал поместить ее в незнакомую, пугающую обстановку, то определенно преуспел!

– Здесь, конечно, не Лос-Анджелес, – как можно равнодушнее протянула она. – Но, по крайней мере, горячая вода и электричество тут есть?

Краем глаза молодая женщина подметила, как ее спутник помрачнел. Отлично, с горьким удовлетворением подумала она. А чего ты ждал? Слез? Возражений? Надеялся, что жертва примется заламывать руки и требовать возвращения в цивилизованный мир? Если так, то ты ошибся, мой дорогой! Ни умолять, ни унижаться я не стану.

– Ты, конечно, удивишься, но дом оснащен всеми современными удобствами, ненаглядная моя женушка. – Мартин коротко улыбнулся, подхватил чемоданы и зашагал к входу. – Понимаю, это испортит тебе удовольствие, но я не такой дикарь, как тебе кажется.